" — От себя все равно нельзя убежать.
— Да, но зато от других можно." х х х х х х х х х х х х х х

            не получилось. но вот стоит ли удивляться, что вы не выдержали и месяца вместе?! особенно тебе, привыкшему любить издали и не ведающему, что делать с тем фактом, что отпала необходимость во лжи, которой ты пропитался весь насквозь. слишком горько было в прошлом, а может просто слишком выросли оба из своей же привязанности, или слишком много боли причиняли друг другу, в яде своем каждый захлебываясь, раздирая в клочья души. и не подошла вам по определению поговорка та самая, в которой говорится, что стерпится, да слюбится. претензий и ошибок обоюдных критическая отметка вышла из, казалось бы безбрежных вод, вашей любви. у вас с ней де-факто этих "слишком" накопилось: кларк не понимала тебя, ты отчаялся уже узнать её, да так, что бы она душу всю свою тебе распахнула откровенно, без формальностей и светского этикета. отношения, к которым вы стремились последние семь лет закончились спустя тридцать дней: её молчанием очевидным, твоими криками провокационными: с ней ты никогда пощады ни в чем не знал [если уж бить, то наверняка в сердце самое, чтоб насмерть и без права на воскрешение]. такая вот простая арифметика, минус на плюс всегда дает минус. и ты сделал то, что всегда давалось тебе проще прочего:  хлопнув дверью её квартиры, убрался не только из города, но и пересек континенты, чтоб не было соблазна вернуться и попробовать начать с начала сразу же, утопить ссору в нежности, скрыть темной завесой все недомолвки. чтоб не обмануться самому и не обмануть её. ты просто сбежал в другую страну, скрываясь за очками темными и бейсболками в аэропортах международных. миру знать о том, что в раю начались проблемы ведь и не обязательно, так же?!
            а все начиналось с натяжкой, но чуть радужно: вы ведь сделали это вместе — с края бездны в обрыв бросились, без оглядки, чтоб вода ледяная сомкнулась над головами, а дышать стало в одночасье больше нечем окромя как друг другом. и будь честен, харингтон: первое время была лишь чистая эйфория, которой никогда не достичь при помощи алкоголя или наркотиков [эндорфин вытеснил все прочее]. было счастье. была любовь [та самая, о которой слагают поэмы]. но у всякой поры бывает свой конец, на смену лету всегда приходит холодная зима. ваша с кларк была так близко, что даже старки бы обзавидовались. конец всему наступает именно тогда, когда его не ждут: еще одна жизненная аксиома, которая напомнила вам о своем существовании громом небесным и молниями, рассекающими небосвод рассветно-светлый. а ведь ты имел возможность держать её за руку, целовать в висок, прижимать к себе властным собственническим жестом, ты касался губами тонких кистей и убеждал торопливо, сбивчиво в правильности вашего выбора, в том, что вы с ней как никто другой заслужили это; заслужили позволить себе немного своего рая. но на деле!? на деле позади маячило твое ставшее в единый миг таким звонким и громким [как будто не этого годами ждал весь мир, а теперь набросился подобно стае падальщиков на вас с милли] расторжение помолвки. отчего-то все жалели лесли, называли тебя ублюдочным эгоистом, а кларк разрушительницей чужого счастья. каждый из обывателей в этом мире бренном считал своим долгом донести до вас свою точку зрения, которые все сходились в едином порыве: на чужом несчастье своего счастья не построишь. ты бы наплевал на это, перешагнул бы, сделал бы это, но вот милли едва ли. её внезапно обострившаяся совесть, невесть откуда возникшее самопожертвование давило похлеще всех тех, чье мнение тебя не волновало [друзья и семья бы поняли и приняли, они для того и есть родные люди, чтоб все ошибки и промахи уметь оправдывать, ты тоже так делал для тех, кого привык оберегать и ни раз]. она сомневалась, там где ты был непоколебимо уверен, она боялась, там где ты рвался в бой. она молчала, а ты говорил. договорился, по всей видимости, раз уж этот вечер встречаешь в горьком одиночестве, напитанным твоими эмоциями противоречивыми под завязку, так, что кажется сделай шаг и увязнешь в мешанине чувств.
            и вот, как итог, ты развалился на диване в квартире четы вальдау-тернер, рядом с тобой на полу выстроилась череда пивных бутылок, на журнальном столике покоится тарелка с пиццей уже успевшей поостыть, как и ты сам, а ты щелкаешь кнопками пульта, перебирая все пять сотен кабельных каналов, пытаясь выбрать чем занять себя сегодня вечером. никто во всем белом свете [не считая николая, ну да заявиться к нему на квартиру и не уведомить об этом самого хозяина совесть даже тебе не позволила бы] не знает, что ты спрятался за зашторенными окнами этой уютной стараниями софи гостиной, пытаясь снова собрать себя воедино. нет, ведь, не разлюбил ведь в один момент эмилию. едва ли сможешь когда-нибудь потом: корни в тебя запустило это чувство основательно; не прополоть, и не вырвать, уже срослась с тобой твоя постоянная потребность в эмилии кларк. просто тебе нужен чертов тайм-аут и немного одиночества в попытке выяснить, каким же образом твоя жизнь превратилась в калейдоскоп неурядиц и неудач. закуришь снова, и остановишь выбор свой на помпезном "гладиаторе", который невесть почему-то транслируют на каком-то коммерческом канале; вспомнишь, как критики разнесли в далеком четырнадцатом году "помпеи" с тобою в главной роли, сравнивая с этой ставшей уже культовой картиной и лениво усмехнешься: на роль нового кроу ты и не претендовал никогда. тебе с лихвой хватает и собственной известности, к которой ты никогда особо и не стремился.
            анализировать то, что случилось меж вами с эмилией ты будешь завтра, когда все эмоции сойдут на "нет" и рациональная часть тебя возымеет верх. и быть может уже к этому времени будешь целовать губы пухлые кларк и вы оба с ней посмеетесь каждый над своей импульсивностью. но то будет после, а сегодня тебя ждет лишь кино, пиво и пицца в чужой стране, но во ставшим уже родном городе. а, когда в замке делает два оборота ключ, ты не подскакиваешь с дивана, но переводишь взгляд своих темных карих глаз на коридор. брови чуть заметно взлетят вверх, когда тернер войдет в гостиную. ты совершенно не смущаясь экранной кузины и близкой подруги в реальной жизни, отсалютуешь ей бутылкой пива и поинтересуешься не нужна ли вальдау помощь с багажом. а потом... уже потом через несколько мгновений, когда ты разглядишь её опухшие покрасневшие глаза, растерянный вид, опущенные плечи подскочишь с дивана. сломалась ведь — тут к гадалке не ходи; и не тебе, сбежавшему от величайшей любви своей жизни на другой конец света её за это судить, ты-то уже свои тридцать разменял, она же еще совсем девочкой влюбилась в мужчину, которого с натяжкой можно было бы назвать "рыцарем идеальным" с его-то списком косяков. а ты ведь предупреждал ника, что не дело это вмешивать девочку эту в семейные разборки // ничего хорошего не выйдет. и не выдержит она этого плена эмоционального, давления, ненависти: не тот еще возраст, как бы не старалась быть старше, все равно возьмет свое природа и восстановит собственный баланс не имеющий ничего общего с людскими желаниями. но не твое это было дело и жизни чужие, хоть и родные одновременно. а посему ты возьмешь её за руку и усадишь осторожно на диван, протянешь бутылку пива непочатую и сообщишь: — сегодня мы смотрим "гладиатора". пей, тебе не повредит. поговорим, когда будешь готова, соф, — ободряюще улыбнешься, молясь лишь о том, чтобы она не спросила отчего ты здесь, а не с милли. на этот вопрос ты не готов отвечать. не сегодня и не этой девочке рыжеволосой.