Мы научимся жить иначе, не тревожа себя вопросами.
Ото всех наши крылья спрячем и однажды проснёмся взрослыми.  Обещаем - мы будем ближе, если ты сосчитаешь до десяти.
И случайно коснёмся крыши, и узнаем секрет невесомости. ххх ххх ххх ххх ххх ххх

       ненавидишь себя за её истерику [которых китнисс эвердин себе никогда_ни за что не позволяла впредь; ей пришлось повзрослеть еще в двенадцать, да только и раньше она никогда не была обычной девочкой; тебе ли этого не знать, хоторн? ты был с ней все эти годы: ты был тем, кто видел, как она ломала кропотливо, скрупулезно, по косточке каждой в теле собственном себя саму, чтобы спасти мать и сестру; ты ведь занимался тем же самым, за исключением того, что знал: на тебе ответственности будет всегда чуть больше, не только за своих, но и за её родных и потому, часто в обход китнисс приносил травы её матери и помогал прим со школьными предметами, пока твоей подруги не бывало дома], за то, как она бьется в руках миротворцев, не веря в происходящее, пока ты не спеша вовсе [все ведь уже свершилось, слова сказаны и приняты: ты теперь юноша-трибут из дистрикта-12; второй за всю его историю, второй за сегодня] идешь под её вопли_крики к трибуне, воздвигнутой подле дворца правосудия: шаг, еще один и еще один - и каждый из них приближает тебя к своей смерти и тех других двадцати двух, которым придется умереть, чтобы китнисс эвердин смогла вернуться домой; она не верит [отказывается верить, тебе и самому это дается с трудом, не смотря на внешнюю невозмутимость, которую как броню носишь так часто с того самого дня, когда отец твой и её сгинули в шахтах] в то, что ты нарушил все ваши данные друг другу негласные обещания: если [когда] один из вас станет трибутом, то второй обязательно будет помогать семьям, останется обязательно_преобязательно в дистрикте и будет жить дальше; только вот теперь эта ноша в руках сына пекаря, который впивается в тебя взглядом, удерживая сестру прим на своих руках. но больше всего ты ненавидишь себя за то, как мама молча плачет, прижимая руки к груди [потому, что она знает, она понимает, что ты не вернешься, для тебя это билет в один конец, ты собираешься вернуть китнисс, но не вернуться самому], а рори удерживая пози на руках, не моргая смотрит в твои глаза, когда ты оборачиваешься на миг, твой младший брат словно прямо сейчас становится куда старше и это твоя вина_повинность, за то, что оборвал его детства столь жестоким образом. и ты ненавидишь себя за то, что не мог поступить иначе. потому, что ты всегда будешь выбирать её. ставить её выше всех_вся. потому, что она - и есть твоя жизнь.

       знаешь, что она права. тысячекратно права и ты не имела права так поступать, но вместо этого ты качаешь головой из стороны в сторону. у вас еще будет время на разговоры, на её обвинения, которые ты молча будешь глотать, так что они прожигать путь станут в самые неистовые глубины твоей души, которая вся лишь ей одной принадлежащая. у вас еще будет время до арены, когда ты позволишь себе держать её на своих руках и лгать ей о том, что вы обязательно сможете сломать капитолий и панем и выбраться вдвоем. у вас будет ровно чертовых_треклятых_ничтожных четырнадцать дней, за которые ты сможешь проститься с ней навсегда. - а что мне оставалось?! - кричишь ты в ответ, - я не мог поступить иначе, не мог! - добавляешь едва_едва различимым шепотом, смотря в такие родные испуганные серые глаза девушки, в которую влюбился так отчаянно, так горько, так сильно, что готов за неё не просто умереть, но и убивать всех тех других, которым не повезло сегодня стать трибутами. и ты знаешь, что это будет делать не сложно. это просто люди, а значит когда [если] забыть об этом, то тебя ждет лишь еще одна охота. а охотишься ты лучше, чем китнисс. куда лучше, чем кто либо. и убиваешь равнодушно, не испытывая и тени сомнения.

       мы не пожимаем руки друг другу, даже эффи в третий раз просит нас сделать это на потеху жителям капитолия, доказывая как трибуты связаны обязательствами; проблема в том, что мы с эвердин едва ли когда-либо были нормальными, даже в понимании жителей дистрикта-12. бросающие вызов системе, охотники, торговцы, кто угодно, но точно не те, кем видели нас там в столице: не скот, не стадные животные. китнисс все еще не владеет собой, а я никогда не был идеальным гражданином чертового панема. и потому, когда она смотрит тебе прямо в душу, ты не отводишь взгляда своего прямого_спокойного_умиротворенного [ты уже принял решение единственно верное для тебя решение спасти ту единственную, которую сумел полюбить]. и когда слышишь её шепот на грани слышимости, ты не отвечаешь вслух, но только лишь мысленно: "потому, что я люблю тебя". у тебя ведь еще будут эти четырнадцать дней с ней,и ты сможешь сказать однажды об этом вслух [наедине только для неё одной и ни для кого больше: хотя бы эти три слова ты хочешь безвозмездно подарить ей вместе со своей жизнью], набравшись смелости. сказать о том, что так долго утаивал, зная, что она не примет, не поймет, что для неё такой вариант всегда был неприемлемым. она никогда не хотела большего, хотя бы потому, что капитолий в силах это отнять.

       дожидаешься в комнате своих родных. мама обнимает тебя и утягивает на диван обтянутый затертым, обветшалым кроваво-красным бархатом и ты садишься рядом, стискивая её ладонь натруженную, покрытую мозолями, волдырями и трещинами в своей ничуть не лучшего вида. твои братья и сестренка садятся прямо перед вами на замшелый ковер. мама молчит. минуту, затем вторую, просто гладит тебя по волосам, а по её щекам безостановочно текут слёзы: - прости меня, - срываются с губ твоих два слова всего, а она прижимает тебя к себе. - ох, гейл, - она не отпускает и младшие совсем еще не понимают развернувшейся между вами двумя драмы. - я понимаю. твой отец был таким же. если бы я была на её месте он тоже не сомневался бы в своем решении. я понимаю, мой храбрый мальчик. - и ты вздыхаешь, втягивая носом её запах: дешевых моющих средств, деревянной стиральной доски, об которую она сдирает регулярно пальцы в кровь. вдыхаешь, чтобы запомнить, а заодно и убедить себя в том, что она не останется без работы: её ценят_любят в шлаке, во всем дистрикте и им обязательно помогут: они справятся и без тебя. должны справиться. - у вас все будет хорошо. попробуй договорится с мэром и миротворцами, они тоже люди и если они пойдут к тебе, зная, что у тебя теперь нет сына-нарушителя [и этими словами ты словно вбиваешь очередной гвоздь в собственный гроб, но честность твоя всегда шла впереди тебя самого], то за ними пойдут и все остальные, - ты сильнее сжимаешь её пальцы, а после находишь глазами своего десятилетнего брата [рори]. - эй, малыш, посмотри на меня. ты же помнишь, как я брал тебя в лес парой недель назад. помнишь где спрятаны наши с китнисс луки? - вглядываешься точно такие как и твои собственные серо-голубые глаза, доставшиеся вам всем от вашего сгинувшего на рудниках отца и дожидаясь его осторожного и смущенного кивка в ответ продолжаешь, -  послушай меня, это совсем не так сложно, как кажется: заряжаешь стрелу, натягиваешь тетиву, прицеливаешься и отпускаешь. это просто, ты обязательно научишься, просто тебе придется потренироваться. в котле тебя примут: они знают, что ты мой младший брат, не тушуйся и не бойся торговаться. ты только не бойся, хорошо, даже, если дойдет до рукоприкладства. и запомни, - ты стискиваешь личико десятилетки в своих руках, заставляя его смотреть в твое лицо. он совсем еще ребенок, но он теперь старший, и ему придется стать тем, кем ты уже не сможешь быть для своей семьи: - ты теперь за старшего, не забывай об этом. у тебя все получится, ты смышленый, ты научишься. у вас все будет хорошо, - как мантру повторяешь ты на речитативе, и когда миротворцы уводят твою семью, ты не говоришь им о том, как их всех сильно любишь: знаешь, что они это прекрасно знают, только вот на беду свою ты влюблен в китнисс эвердин.

       тебя вовсе не удивляет, что после твоей семьи тебя ждет еще одна встреча. её признаться ты даже ждал. он обязан был прийти. ты обязан сказать ему правду. вы никогда не были друзьями, да все те годы, что вы все вместе провели в школе двенадцатого, вы с мелларком едва ли перекинулись больше, чем парой-тройкой фраз, но его визит предсказуем. он не протягивает тебе руки, не говорит напутственных речей. просто смотрит на тебя своими ярко-кислотно-голубыми глазами пытливо. потому, что он здесь уж точно не из-за тебя. из-за неё. из-за китнисс. ты видел, как он смотрел на неё, когда она не замечала этого. ты видел, как становясь старше мелларк все чаще оказывался на том расстоянии, которого хватает, чтобы смотреть, но не нарушать её личного пространства. он тоже любит её. и поэтому он спасет её семью. а после когда она вернется... он будет тем, кто будет её ждать. ты уже все просчитал. ты уже все решил. - она вернется? - спрашивает он хрипло, и ты сидя на диване, стискиваешь ладони в замок у себя на коленях, прежде чем кивнуть: - она вернется, потому, что я заплачу эту цену. в двадцать три жизни [так сухо и правдиво говоря тем самым и своей собственной] она вернется, а ты сделаешь её счастливой. она должна будет забыть меня. постарайся это сделать мелларк, иначе вина её сожрет, - никогда не питал страсти к красивым и пафосным речам, а посему добавляю: - позаботься о наших с ней семьях. ты теперь мне должен, пит.

       вот и все. больше никто не придет. едва ли кому-нибудь есть еще дело до безумного парня из шлака, который вызывался добровольцем во второй раз за китнисс. миротворцы препроводят меня в вагон роскошного поезда, который будет отсчитывать сотни километров, увозя нас в капитолий. меня навстречу смерти, китнисс навстречу победе в семьдесят четвертых "голодных играх". брошу последний взгляд на двенадцатый, который прежде ненавидел всей своей душой, но тем не менее это мой дом, и как нельзя сильнее это ощущается прямо сейчас, когда я понимаю, что больше никогда в него не вернусь. мое бездыханное тело [если таковое останется: на арене никогда не знаешь, что тебя ожидает; мне же придется просчитывать все варианты и умирать последним, чтобы дать ей возможность вернуться] приедет сюда, заточенное в холодный цинковый гроб, покрытый флагом панема.

       эффи будет бормотать о том, что поезд только наш и для нас, что все здесь совершенно новехонькое, приготовленное с заботой и усердием для трибутов дистрика двенадцать, а я буду думать о том, скольких бы детей в шлаке можно было бы накормить, если бы они не запаривались над столовым серебром для смертников. - я пойду найду вашего ментора. располагайтесь. вы уже звезды, мои дорогие. два добровольца. два моих алмаза, весь панем просто в восторге от жатвы! ты такой славный, - женщина протягивает руку, чтобы потрепать меня по щеке, но я уклоняюсь и было собираюсь сказать, что не удивительно, что наши трибуты гибнут год за годом: от хеймича проку ни гроша, но давлю в себе слова резкие: он моя единственная соломинка. он должен помочь мне спасти китнисс. на которую я все еще боюсь посмотреть. сказать что-то не то. на самом деле единственное, что у меня есть в оправдание это моя к ней любовь. но достаточно ли её?!